Главная » Конфликты, Политика

Этнополитический конфликт в Македонии

21 апреля 2010 Комментариев нет

makedonianiceПроблема этнополитических конфликтов и их урегулирования прочно занимает место среди наиболее актуальных вопросов современности. Крушение блоковой системы периода “холодной войны” спровоцировало не только смещение центра силы в мировой политике, но и создало ситуацию, в которой этнополитические конфликты стали рассматриваться определенными социальными группами единственно продуктивным способом обретения власти, а значит и доступа к ресурсам. Балканы в силу чересполосного проживания наций и этнических групп, выгодного геостратегического положения и, практически, неиспользованных ресурсов – благодатная почва для этнополитических конфликтов. При чем ни один из них (хорватский, боснийский, косовский, македонский) не разрешился мирным путем. Более того, “замороженный” этнополитический конфликт 2001 г. в Македонии в связи с признанием независимости Косово приобретает сегодня новое звучание.

Многофакторность этнополитического анализа

В политической науке этнополитические конфликты оцениваются как организованные политические действия, массовые беспорядки, сепаратистские выступления и даже гражданские войны, в которых противостояние проходит по линии этнической общности.

Чаще всего такого рода конфликты происходят между меньшинством и доминирующей этнической группой, контролирующей власть и ресурсы в государстве. Адекватное и эффективное исследование этнополитического конфликта для выявления наиболее оптимальных путей его урегулирования требует учета целого комплекса взаимодействующих между собой кризисных факторов – экономических, политико-правовых, идеологических, социо-культурных. Именно практический интерес – формирование условий для стабильного развития или поддержание конфликтности (в зависимости от целей заинтересованных сторон) – требует от науки целостное, системное знание природы этнополитического конфликта.

Современная политическая наука имеет целый арсенал теорий, объясняющих причины этнополитических конфликтов. Одним из доминирующих является социологический подход (Т.Боттомро, Д.Кэмпбелл, Дж.Тернер, С.М.Липсет, Л.Козер и др.).

Он основывается на анализе этнических параметров социальных групп и выявляет феномен узурпации тех или иных привилегированных социальных ниш представителями одной группы в ущерб другой и социальной дискриминации по этническому или расовому признаку.

Представляется, что совпадение социальной стратификации с этнической структурой населения, а также этнические диспропорции по линии “город – село” при всей их конфликтогенности все же не могут быть истолкованы как основная причина этнополитических конфликтов.

Особый интерес в социологическом подходе представляет анализ феномена экономического посредничества, особенно роли торговли, которая, как правило, в полиэтнических обществах имеет тенденцию к контролю представителями какой-то из групп или выходцами из определенного региона. В целом, однако, соревновательность и конкуренция в сфере трудовых отношений и экономических взаимодействий так же далеко не всегда может быть названа в числе основных факторов крупных этнополитических конфликтов(1).

При объяснении причин этнополитических конфликтов важное место занимает элитарный подход (Р.Брубейкер, В.Вуячич, С.Мештрович, Ч.Роса и др.).

Данный подход выявляет роль элит, прежде всего интеллектуальных и политических, в мобилизации этнических чувств, усилении межэтнической напряженности и эскалации ее до уровня открытого конфликта.

Именно вопросы о власти, о стремлении элитных групп к обладанию ею, о связи власти с материальным вознаграждением в форме обеспечения доступа к ресурсам и привилегиям являются ключевыми для понимания причин роста этнического национализма и конфликтности.

Однако не стоит преувеличивать или целиком объяснять причину конфликтов только генерирующей и организующей ролью элит. Недостаточность этого подхода и в том, что он не может в полной мере объяснить феномен массовой мобилизации и интенсивности эмоций участников межэтнических конфликтов, изначальную силу группового стремления к автономии, жертвенность, готовность перейти ради этого к самым жестоким методам насилия.

Весомым дополнением к предыдущим подходам является социально-психологический (Р.Каплан, А.Пухар, З.Сикевич и др.),
Этот подход выявляет поведенческие механизмы этнических конфликтов.

Иррациональное восприятие той или иной этнической группой угрозы утратить идентификацию является мощным средством их мобилизации, способствует закреплению предубеждений против представителей господствующей группы и оформлению экстремистских этнических требований.

К разряду социально-психологических причин этнополитических конфликтов и сепаратистских (сецессионных) движений можно отнести и чувства по поводу пережитых “исторических несправедливостей”.

Особое место в ряде причин этнополитических конфликтов занимает проблема групповой легитимности, связи коллективного самосознания и идентичности с фактом существования политического образования в форме сложившейся государственности.

Со стороны этнических групп формулируется требование, а затем и политическая программа, согласно которой государство есть атрибут и гарант сохранения групповой целостности. Для массового сознания это означает то, что все атрибуты государства (территория, символы, институты власти, нормы политического поведения и пр.), должны иметь национально-этнический характер. Аргументы в пользу такого подхода берутся из истории со ссылками на те ее периоды, которые наиболее выгодно могут быть использованы для определения границ и статуса “национального” государства.

“Именно эти представления и основанная на них стратегия политической мобилизации заключает в себе огромную силу этнополитического конфликта. Создание “национального” государства видится массовому участнику как гарантия от реальных или гипотетических угроз иноэтнического или просто чужого доминирования над физической и культурной средой обитания… Страх оказаться в подчинении может быть сильнее любых материальных расчетов, и как реакция на него возникает стремление к оформлению определенных символов своей групповой легитимности и защищенности. Такими символами чаще всего выступает территория”(1).

Этнополитические конфликтные ситуации в современном мире формируются под воздействием комплекса кризисных факторов – экономических, правовых, идеологических, социо-культурных, глобальных. В обществах, переживающих тотальный кризис (македонский социум относится именно к таким), формирование этнополитического конфликта, как правило, начинается с формирования у населения тревожных ощущений того, что происходит серьезное ухудшение социально-экономического и политического положения. Такие настроения, в свою очередь, провоцируют ухудшение национальных отношений в конкретной республике, регионе, рост взаимных претензий и напряженности между населяющими их этносами. Элитные группы, стремящиеся к власти, имеют благодатную почву для воплощения своих замыслов через радикальные националистические организации. Деятельность последних еще в большей степени взвинчивает межнациональное напряжение и усложняет поиск компромиссного решения. Прогрессирующее ухудшение ситуации обуславливает дальнейшую радикализацию национальных движений, рост настроений экстремизма и сепаратизма. Все вроде бы верно. Вышеизложенные подходы и объяснения причин этнополитических конфликтов можно назвать классическими.

А не есть ли это лишь классические заблуждения?

Альтернатива классической конфликтологии

Интересными кажутся рассуждения по этому поводу Роджерса Брубейкера(2), который критикует шесть ключевых мифов и заблуждений, отягощающие, по его мнению, современные представления о природе этнополитических конфликтов, а значит и препятствующие выработке оптимальных и уникальных в каждом конкретном случае моделей их урегулирования.

Первое из них – “архитектоническая иллюзия” (architectonic illusion), сводящаяся к убеждению, что правильная “масштабная архитектура”, верные территориальные и институциональные рамки могут удовлетворить запросы сепаратистов, утихомирить националистические эмоции и таким образом разрешить этнополитические конфликты.

Вторым заблуждением Брубейкер считает примордиалистскую теорию “парового котла” (seething cauldron), относящуюся непосредственно к Балканам.

Согласно этой теории, национализм глубоко укоренен в страстных натурах местных жителей, это как “паровой котел”, в котором постоянно дымится этнополитический конфликт, то и дело переходя в состояние кипения, в насилие. Поэтому национализм, а, следовательно, насилие считается главной проблемой в этом регионе, его истинной сутью. Периодические вспышки насилия и миротворчества(4), соответственно, есть балканская неизбежность и “никуда от нее не деться”.

Далее критике удостаиваются два подхода – “теория возвращения подавленного” (return of the repressed) и “теория манипулирующих элит” (cyni-cally manipulative elites).

Согласно первой (она дополняет примордиалистскую “теорию парового котла”) “антинациональные” коммунистические режимы безжалостно подавили или заморозили (но не уничтожили) национальные идентичности и конфликты, глубоко укоренившиеся в истории региона. С падением коммунизма они возобновились – история продолжила свое развитие там, где ее прервали.

В противовес этой “теории”, тезис о “манипулирующих элитах” утверждает, что национализм подогревается беспринципными политическими элитами ради собственной выгоды.

Пятое ошибочное представление Брубейкер характеризует как “группизм, или тезис о социальной онтологии групп и наций” (groupism – realism of the group).

Согласно этому представлению, основанному на “групповой” социальной онтологии, нации и этнические группы считаются реальными сущностями, действующими, существующими во времени коллективами с четко очерченными границами.

Шестым мифом оказывается так называемый “манихейский” подход, утверждающий, что существуют два типа национализма: хороший (гражданский) и плохой (этнический), а также “ориенталистскую концепцию восточноевропейского национализма”.

Действительно, все шесть “заблуждений” при анализе природы этнополитических конфликтов на постюгославском пространстве в целом и в Македонии, в частности, имеют место.

Возникает вопрос: имеет наука адекватные методы оценки конфликтных ситуаций современности?

Если за критерий ответа на этот вопрос взять результаты процессов урегулирования этнополитических конфликтов, то он будет неудовлетворительным. Однако не наука в этом виновата. Просто практикующие политики принимают решения без диагностов.

В этой связи следует подчеркнуть, что урегулирование этнополитического конфликта возможно при тщательном изучении всего корпуса его причин и факторов, среди которых в первую очередь выделим:

Характеристики конфликтных сторон: ценности и мотивации; устремления и цели; психологические, интеллектуальные, социальные и иные ресурсы; представления сторон о конфликте; стратегии и тактики; предполагаемую выгоду от конфликта; насколько равны участники конфликта – части целого, часть и целое, целое и целое.
Предыстория взаимоотношений конфликтующих сторон: отношения друг к другу; взаимные стереотипы и ожидания; что противоположная сторона полагает о них самих; степень доверия.
Природа того, что привело к конфликту: границы конфликта, жестокость; мотивационная ценность; определение; периодичность.
Среда, в которой возникает конфликт: институты и сдерживающие центры; опыт конструктивного разрешения спора.
Роль заинтересованных сторон: их отношение к участникам конфликта; повышенное внимание или невнимание общественности; манипуляция общественным мнением.
Применяющаяся стратегия и тактика: принуждение, убеждение, шантаж, давление, доверительность, обмен информацией, заложничество, насилие.
Результаты конфликта для участников и заинтересованных сторон: выгоды, потери, внутреннее изменение участников, перспективы взаимоотношений.
Исторический фактор этнополитического конфликта

В 2001 г. страна, которая служила примером относительно успешного осуществления преобразований в полиэтническом социуме, продемонстрировала провал превентивной дипломатии и пережила гражданскую войну.

С момента провозглашения независимости на национальном и международном уровнях предпринимались усилия, направленные на предотвращение этнополитического конфликта и межнациональной войны. В течение ряда лет правительство Македонии, в состав которого входили представители различных этнических групп, проводило политику примирения и интеграции меньшинств во власть.

Например, переговоры между этническими албанцами и правительством Македонии о расширении прав национальных меньшинств проходили под непосредственным руководством рабочей группы по этническим и национальным общинам Международной конференции по бывшей Югославии (МКБЮ).

На границах Македонии с Сербией и Албанией ООН были размещены силы превентивного развертывания (СПРООН).
Миссия Верховного комиссара по делам национальных меньшинств ОБСЕ осуществляла наблюдение за процессом обеспечения прав национальных меньшинств и других прав человека.

В македонском законодательстве с 1991 г. были закреплены широкие права меньшинств во всех сферах общественной и политической жизни, с учетом принципа пропорциональности.

Например, гарантировалось право на получение бесплатного образования на родном языке в начальных и средних учебных заведениях, а также право открывать собственные частные образовательные институты; государство гарантировало и обеспечивало публикацию ежедневных и ежемесячных газет на языках национальных меньшинств, ежедневную трансляцию радио- и теленовостей и передач на албанском, турецком, сербском, цыганском и валашском языках.

Национальные меньшинства были представлены в структурах министерства внутренних дел, в министерстве обороны.

Согласно статистическим данным на 2001 г. процентное участие национальных меньшинств в этих структурах составляло соответственно 8,7% и 8,16%.

Наконец, Конституция 1991 г. предоставляла особые права национальным меньшинствам в политической сфере: было введено двуязычие/многоязычие в органах местного самоуправления в тех общинах, где представители национальных меньшинств составляют 20% и более от общей численности населения, проживающего в регионе(4).

С момента принятия Закона о политических партиях (1995 г.) в Македонии существуют 15 партий, созданных на национальной основе, влияние которых весьма велико. Политические партии в стране выступают не как связующее звено между государством и гражданами, а, скорее, в роли посредников между властью и этносами.

Что же касается албанских партий, то на выборах 1998 г. две самые крупные албанские политические партии завоевали 19,6% всех голосов, в результате чего в македонском Парламенте были представлены 25 албанских депутатов.

На момент начала террористической деятельности со стороны албанцев против силовых структур Македонии в состав македонского правительства входили министры – албанцы.

Военные действия хорошо организованной и подготовленной албанской повстанческой армии в феврале 2001 г. не только застали большинство экспертов врасплох, но и поставили жирную точку на десятилетней деятельности международных организаций по преодолению межэтнической напряженности, так как посредники, под руководством которых было разработано республиканское законодательство, не знали или не хотели знать природу конфликта.

Македонский казус имеет многосоставной характер. В нем тесно переплетены социальные, демографические и психологические причины недовольства, специфика групповой идентичности и легитимности албанцев, исторические претензии.

Ряд ученых и политиков объясняют ирредентистскую активность албанцев исторической несправедливостью, причиненной этому народу решениями Берлинского конгресса 1878 г., в результате которых к Сербии, Черногории и Греции были присоединены “территории, являющиеся этнически албанскими”(5). Своеобразным ответом на решения конгресса стало создание 10 июня 1878 г. в г. Призрен (Косово) “Призренской Лиги Албанцев”, которая стала первой институциональной формой албанского национализма.

Политическая программа-минимум Лиги предполагала защиту всех исторически населенных албанцами территорий.

Программа-максимум – объединение всех территорий в автономное государство под властью Османской империи.

Призренская Лига послужила не только сильным толчком к дальнейшему росту албанского национализма, но и стала символом великоалбанских настроений.

Однако вплоть до Балканских войн албанские лидеры не были готовы видеть Албанию независимым государством, отделенным от Османской империи.

В октябре 1912 г. Сербия, Греция, Болгария и Черногория объявили войну Османской империи для возвращения исторических территорий, которые к тому моменту были населены этническими албанцами. В этих обстоятельствах Национальное собрание во Влёре с представителями от всех албанских территорий провозгласило Албанию свободной и независимой.

На конференции в Лондоне во второй половине 1913 г. была впервые признана независимость албанского государства в современных границах. По мнению албанских идеологов, именно присоединение земель Косова и Западной Македонии, где албанское население составляло абсолютное большинство, к Сербии и сохранение провинции Камерия в составе Греции является корнем современного албанского вопроса(6).

События Первой мировой войны временно “заморозили” косовский конфликт между албанцами и сербами. Однако уже к концу войны албанский вопрос вновь обостряется – существование независимого албанского государства было опять поставлено под вопрос.

В течение 1918–1920 гг. европейскими канцеляриями было разработано несколько проектов разделения Албании для восстановления общеевропейского баланса.

В том, что эти проекты не состоялись, и Албания стала членом Лиги Наций в декабре 1920 г., заслуга принадлежит Соединенным Штатам. Президент США Вудро Вильсоном в марте 1920 г. отклонил франко-британский план раскола Албании.

В этой связи интересны рассуждения Л.Дехийо о “хрупком балансе” в Европе.

Великобритания и США исторически и геополитически заинтересованы в существовании именно “распыленной” Европы и “всегда выступали на стороне тех европейских государств, которые становились или могли стать жертвами наиболее сильной континентальной державы – претендента на роль имперского объединителя”(7).

Стремясь сохранить суверенитет и территориальную целостность Албании, националистические круги не забыли другую важную задачу – объединение всех территорий, населенных албанцами. Временное правительство Албании после Первой мировой войны декларировало в своей программе и в заявлениях на Парижской мирной конференции, что ставит своей задачей найти естественные границы Албании. Руководители националистического движения создали Комитет Национальной обороны Косова (1918 г.), основной целью которого провозглашалось – освобождение Косова и его объединение с Албанией.

Однако уже 7 апреля 1939 г. Албания утратила свою независимость.

Правительство, созданное в Тиране, предложило корону Албании итальянскому королю Виктору Эммануилу III. После вторжения германских и итальянских армий в Югославию (1941 г.) территории, населенные албанцами были распределены между Италией, Германией и Болгарией. В августе 1941 г. в соответствии с королевским декретом, подписанным итальянским регентом в Тиране Ф.Джакомони, албанские территории в итальянской оккупационной зоне в Черногории, Македонии и наибольшей части Косова были переданы оккупированной Албании.

После капитуляции Болгарии границы Албании были расширены до Скопье и оттуда вдоль линии Куманово-Прешево-Буяновац.

Именно тогда впервые был употреблен термин “Великая Албания”.

Особого внимания заслуживает тот факт, что “многие албанцы считали объединение при фашистском режиме меньшим злом по сравнению с владычеством сербов”(8).

Вопрос об объединении Косова и других территорий с этническим албанским населением в границах “Большой Албании” активно обсуждался на всех уровнях в период Второй мировой войны.

Тем не менее, никакого решения союзными государствами на Ялтинской конференции и позднее принято не было, хотя югославское коммунистическое руководство в принципе было готово обсудить вопрос об объединении Косова и Албании.

После войны югославские и албанские коммунисты дебатировали разные варианты объединения территорий, населенных албанцами:

включение Албании в югославскую федерацию в качестве седьмой республики;
передачи Косово Албании в рамках Балканской федерации.
Разрыв югославо-албанских отношений (1948 г.) положил конец обсуждению проблемы объединения на официальном уровне, но не прекратил процесс эволюции албанского национализма. Косово осталось центром ирредентистского движения.

Уже в начале 60-х годах ХХ в. нелегальное движение за объединение приняло организованную форму. Аделе Демачи в 1961 г. основал “Революционное движение за объединение албанцев”, главной целью которого провозглашалось освобождение албанских провинций, “аннексированных” Югославией, и их объединение с Албанией. Либерализация югославского режима с конца 60-х годов ХХ в. способствовала усилению сепаратистских настроений.

Более того, официальный Белград косвенно способствовал его развитию. По Конституции 1974 г. Косово получил статус автономии с чрезвычайно широкими полномочиями. Именно этот шаг спровоцировал появление лозунга “Косово – республика” и сформировал уверенность албанского населения в том, что этого действительно можно добиться.

Подавление демонстраций в 1981 г., отмена широких полномочий Края в 1989–1990 гг., введение армейских подразделений для борьбы с Армией Освобождения Косово в 1998–1999 гг. уже не могли изменить ситуацию в регионе. Произошла пересдача карт Истории.

Демографический фактор кризиса

Любая, даже самая красивая идея требует обоснований, которые ищутся в истории, выдумываются, наконец. Но помимо этого нужна еще сила, способная и желающая эту идею реализовать. В данном случае ставка была сделана на силу демографии и воспитания. В отсутствии научно обоснованных аргументов, необходимых для подкрепления территориальных претензий, единственным способом реализации великоалбанской идеи стало освоение обозначенных территорий за счет их албанизации. Осуществлялось это различными способами:

колонизацией (механическим притоком) и поселением албанцев на неалбанских территориях;
насилием над христианским, коренным населением и его принудительной высылкой;
албанизацией этнических групп исламского вероисповедания и т.п.;
проведения стратегии интенсивной рождаемости, объявления так называемой “демографической войны”.
При отсутствии должной государственной стратегии все это неизбежно привело к появлению разрушительных демографических диспропорций. Широкие возможности для проведения албанизации и полной радикализации своей пропагандистской деятельности на территории Македонии албанцы получили после того, как ее часть была включена в упоминавшуюся “Великую Албанию” (“Шипнию”). Именно тогда начался массовый исход македонского населения с территорий Западной Македонии. Албанцы активно осваивали новое жизненное пространство, к тому же эти земли были несравнимо богаче и удобнее для возделывания, чем территория каменистой Албании.

Существенного восстановления демографического баланса в Македонии после окончания Второй мировой войны не произошло. Проведение в рамках Югославии политики “позитивной дискриминации”* в аграрном секторе в пользу албанских крестьян оказало сильное влияние на положение македонских землевладельцев, что определило интенсивные миграционные потоки из села в город.

В послевоенный период происходит абсолютная депопуляция более чем 500 македонских сел в западной части Македонии, а в 562 поселках остается менее 100 жителей македонской национальности.

Социо-экономические исследования демографических изменений в послевоенный период в Западной Македонии показывают, что с 1948 г. по 1971 г. численность населения сел, в которых проживало албанское население, увеличилось на 56%; в смешанных по своему этническому составу селах, численность албанского населения возросла на 50%.

В то время как демографический рост македонского населения в том же регионе снизился на 4%9.

Помимо сельских местностей нарушение демографических пропорций в пользу албанского населения наблюдалось и продолжает наблюдаться в городах западной и северо-западной части Македонии.

Резкое повышение присутствия на территории Македонии лиц мусульманского вероисповедания было в большой степени определено массовой миграцией мусульман из Косово, Санджака, Боснии и Герцеговины, в результате которых только в период с 1951 по 1956 гг. в Македонию официально переселилось около 20 тыс. чел.

В послевоенный период на территории Македонии поселилось более чем 50 тыс. иммигрантов из Албании, которым, в духе лозунга “братства и единства” югославское руководство предоставило гражданство СФРЮ(10).

Высокие темпы рождаемости привели к интенсивной концентрации албанского мусульманского населения и к постепенной исламизации-албанизации и замкнутости западной и северо-западной частей Македонии, где албанцы стали преобладающим большинством.

Согласно переписи населения 1994 г. албанцы составляли четверть населения страны(11). По официальным данным на 2002 г. этнических албанцев из двух миллионного населения было 22,7%. Причем ислам исповедуют 30% населения(12). Кроме того, после распада СФРЮ в стране проживало по разным оценкам от 50 до 200 тыс. нелегальных албанцев(13). Цифра эта постоянно менялась в зависимости от ситуации в самой Албании: потоки беженцев то увеличивались, то сокращались. При этом показательно, что албанцы предпочитают жить в столице – Скопье.

Албанский элемент в Македонии, будучи самым многочисленным и самым организованным, послужил основой для религиозной и этнической идентификации остального мусульманского неалбанского социалистический населения. Наложение религиозного фактора на этнический привело к албанизации не только значительной части мусульманского населения, но и к албанизации исламской религиозной общины в Македонии. Например, еще в период албанский язык вытеснил все остальные языки в исламских теологических училищах и мечетях.

При изучении албанского фактора на Балканах следует понимать специфическую иждивенческую сущность албанского этноса. Несмотря на наличие собственного государства, албанцы активно мигрировали в поисках лучшей доли, богатой земли. Получается, что “албанцев скорее занимает проблема собственного благосостояния, нежели территориальный вопрос”(14). В то же время активная биологическая репродукция не способствует благосостоянию. Без соответствующих социальных вложений высокая рождаемость неизбежно обусловливает стиль проживания: занятие пространства, в котором есть лишь стены и крыша; архитектурно-урбанистическое страдание; межполовая дискриминация от рождения до смерти; стремление к эзотерическому; субстандартный вид образования и культуры в рамках этноса; идеологизированная, романтическая историография в функции расширения албанцев в географической и политической сфере; склонность к беззаконию, теневой экономике, криминалу; сильная тенденция к эмиграции(15).

Активное воспроизводство формирует почву для устойчивого недовольства тем как живут другие, определяет иждивенческую позицию: “так как мы живем плохо, нам должны помогать”. Известно, что любая ставка естественного роста населения, которая выше 2%, является угрозой по отношению к будущему развитию. Западная Македония дает пример высокого естественного прироста населения, что ставит этот регион в один ряд с мусульманскими странами, в которых совокупный процент рождаемости выше четырех. В Македонии среднестатистическая рождаемость албанской женщины – более трех детей. Слабая экономика Македонии не в состоянии выдержать такой демографический удар. Чрезвычайно сложная экономическая ситуация в стране, валовой национальный продукт которой составляет всего 10 млрд. долл., а уровень безработицы – 35% при индексе человеческого развития в 0,766, лишь провоцирует социальную и этнополитическую конфликтность.

Промежуточные выводы

Итак, набор вышеперечисленных факторов обнажает всю глубину и сложную природу этнополитического конфликта в Македонии.

Политика демографической экспансии, используемая албанской стороной в качестве инструмента легализации территориальных претензий, имеет далеко идущие последствия не только для суверенитета и неделимости македонского государства.

В Косово и Македонии произошла легализация демографической экспансии как оружия для изменения государственных границ. Ее схема простая, но действенная. Сначала накапливается критическая этническая масса, затем создаются нелегальные вооруженные формирования, поднимается вопрос о расширении политических прав национальных меньшинств, возникает открытый конфликт с применением силы. Именно на этом этапе конфликта активизируются посреднические структуры, которые реализуют уже имеющиеся модели урегулирования кризиса и окончательно закрепляют свое влияние в регионе.

Е.Пономарева,

кандидат политических наук, «Обозреватель» — «Observer»

Примечания

1 Конфликты в современной России (проблемы анализа и урегулирования) / Под ред. Е.И.Степанова. М., 2000. С. 222, 223.
2 Brubaker R. Myths and Misconceptions in the Study of Nationalism / The State Nation. Ernest Gellner and the Theory of the Nationalism. Hall John A. ed. Cambridge, 1998. P. 272–306; Наумович С. “Балканские мясники”: мифы и заблуждения о распаде Югославии /Сербия о себе.Сб. под ред. М.Йовановича. М.: “Европа”, 2005. С. 79–112.
3 Пономарева Е. Вспышка миротворчества // Политический журнал. 2004. № 11 (14). С. 38–40.
4 Закон за локална самоуправа на Република Македонија од 1995 // Службени Весник на Република Македонија. Скопје, 1995.
5 Платформа за решаване на албанското национално прашане. Академија на науките на Албанија. Тирана, 1998.
6 Miljo P. Albanian Question within the Current Context of the Balkan Crisis. Skopje, 1994.
7 Фурсов А. Европейская система государств, англосаксы и Россия. Предисловие // Дехийо Л. Хрупкий баланс: четыре столетия борьбы за господство в Европе. М., 2005. С. 33.
8 Милё П. “Великая Албания”…, С. 139.
9 Ачкоска В. Идејата за “Голема Албанија” и албанизацијата на Западниот дел на Република Македонија // Вест. 07.05.2001.
№ 248.
10 Студија за регионален развој на Република Македонија /Фонд за развој на недоволно развиени општини. Скопје, 1992. С. 46.
11 Judah T. Greater Albania?//Survival. L., 2001. Vol. 43. №. 2.
12 www.drs.hr/statinfo/htm vecernyi – list
13 www.cia.gov/cia/publications/factbook
14 Judah T. Greater Albania? // Survival. L., 2001. Vol. 4Е.Пономарева,
кандидат политических наукЕ.Пономарева,
кандидат политических наук. №. 2. P. 8.
15 Димитров Д. Албанский антропогенез и его влияние на политическую ситуацию на Балканах // Албанский фактор на Балканах. М.: ИНИОН РАН, 2005. С. 106.
* Ссылаясь на архивные документы и статистические данные, В.Ачкоска утверждает, что ограничения в скотоводстве, обязательный выкуп продовольственных продуктов и коллективизация проводилась в основном по отношению к македонским хозяйствам и лишь частично затрагивала албанских земледельцев, проживающих на территории Македонии. (Ачкоска В. Идејата за “Голема Албанија” и албанизацијата на Западниот дел на Република Македонија // Вест. 07.05.2001. № 248.).

Этноконфликт

Leave your response!

Add your comment below, or trackback from your own site. You can also subscribe to these comments via RSS.

Be nice. Keep it clean. Stay on topic. No spam.

You can use these tags:
<a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

This is a Gravatar-enabled weblog. To get your own globally-recognized-avatar, please register at Gravatar.

Я не робот.