Главная » Конфликты, Политика

К идеологии современного евразийства

14 июля 2010 Комментариев нет

imonov1Любопытные проекты бытуют в среде евразийских радикалов. Они вызывают интерес и настораживают. Ушедшее столетие породило немало мифов, которые оказали серьёзное влияние на жизнь и историю человечества ХХ века. Среди них — и замыслы евразийцев (см.: [13; 11; 4; 1], а также [10; 3, 82-90; 13, 22-37).

Нео-евразийству близка идеология эссе «Другая Россия» Эдуарда Лимонова (Э.В.Савенко) [7], читатель которого переносится в мир странных, точнее — остранённых, геополитических идей и образов; он представляет, как по палево-кремовым полупустыням и изумрудным степям несутся к загоризонтно-голубым и рыжим горам вездеходы с лихими парнями и бедовыми девчушками на борту. Их команды облачены в концептуальную чёрную джинсовку, тулупы-дублёнки, в старо-комиссарскую «диванную» кожу и в новомодную кожу «лизанка». Над миром исчезающих Отечеств, над лентами рек и кристаллами городов-призраков плывут эскадрильи большегрузных транспортников и юрких вертолётов. Земля и небеса, веси и дали, степи и тундра Севера, оазисы и пустыни Юга полнятся бряцанием военного металла и ликующими кликами мигрантов, мчащихся в обетованную «Евразию».

Кого оставит равнодушным столь впечатляющее зрелище? По крайней мере — в первом приближении! Потому что в следующем (приближении) у читателя возникают сомнения, переходящие в проблемы и вопросы.
В числе проблем — основная: в каких идеях сосредоточена суть программы современного евразийства, сопровождаемая впечатляющим шлейфом публицистических образов? Далее — серия вопросов, очерчивающая круг исследовательских задач. Во-первых, кто эти странники, поименовавшие себя евразийцами? Во-вторых, в рамках какой идеологии проложены замысловатые маршруты наших номадов? В-третьих, откуда и куда они несутся? Круг проблемных вопросов и задач, очерченный выше, ориентирован на текст упомянутого эссе и на ключевые положения, сформулированные Э.Лимоновым в серии литературно-публицистских работ. Среди них — эссе, написанные им в Лефортовском узилище: «В плену у мертвецов» [5] и «Русское психо» [9], а также мемуар «Моя политическая биография» [8] и роман-эссе «Дисциплинарный санаторий» [6]. Броская публицистика Э.Лимонова отражает его личный опыт (1960-2000-х годов) и опирается на богатую фактологию, организованную критическим вùдением проблем с позиций партии «национал-большевиков» (НБП). Теоретик НБП не жалует критиков и рецензентов. Кто же их любит? Но раз авторские идеи получили самостоятельную жизнь, то они уходят в отчуждённый мир страстей и сомнений. К тому же автор зафиксировал своё безразличие к разделению на левых и правых, которое он демонстрировал, популяризируя, например, «красную половину Национал-Большевизма» [8, 65]. Теперь наш читатель предупреждён и, значит, — вооружен.

Оговорим и другой момент. Политические акции последователей Э.Лимонова, как и многие моменты его публичной биографии, всё чаще привлекают внимание и нередко вызывают уважение. Чего не скажешь об исповедуемой им идеологии, которая пропагандирует разрушительную миссию «новых» евразийцев, обрушивает впечатляющие инвективы в адрес «старых» русских и европейцев и планирует, мягко говоря, необычную перестройку сложившегося социокультурного миропорядка. Броскость взглядов национал-большевиков объясняется отчасти литературно-бунтарским даром их лидера, отчасти — отказом движению НБП в юридической легализации и его замалчиванием коммерциализированной прессой и официальными инстанциями. Сужение легальных политических возможностей привело автора «Другой России» к изложению своих взглядов в легко читаемой, но парадоксально-скандальной форме. Да не осудит читатель и нас за полемизм, пробивающийся иногда в контр-соображениях: уважая посылки и критическую часть публицистики Э.Лимонова, мы сомневаемся в позитивности ряда его выводов и предложений.
Обратимся к портрету приверженцев «нео-евразийской» идеологии. Среди адептов идей Э.Лимонова — группы романтически ориентированных энтузиастов в счастливом возрасте от 14 до 35 лет, а то и просто волонтёры-добровольцы, которым место скорее в рядах антиглобалистов, чем идейных евразийцев. Как правило, это не разочарованные отщепенцы и не умудрённые жизнью бомжи, отверженные миром изобилия и отчуждения, а члены движения НБП. «Большевизм» лимоновцев, однако, дистанцирован как от ленинского большевизма, так и от «большевизма» геософско-идеократической концепции евразийцев-классиков: П.Н.Савицкого [12] и Н.С.Трубецкого [8, 66]. Это, скорее, анархо-радикализм. Отсюда — конфликтные идеологические акценты автора, который, к примеру, апеллирует и к воскрешению ретроградной традиции (возрождению) кочевых «племён», и к идеологии молодёжной революции 1968 года, в ходе которой «коммуны» хиппи иногда именовались «племенами». Своих последователей «евразийцев» автор «Другой России» воспринимает в рамках популярной (после «революции 1968 года») концепции маргиналов: пассионариев Л.Н.Гумилёва, возбуждающихся (термин Э.Лимонова из “Дисциплинарного санатория”), troublemaker(ов) — “неспокойных людей” американской традиционной идеологии [7, 162]. Теоретик НБП уверен, что маргинал является наиболее революционным типом личности. Это — «странный неустроенный человек, живущий на краю общества, талантливый изувер, фанатик, поэт, психопат, неудачник» — пишет он [7, 106]. Мы, продолжает Э.Лимонов, «станем ориентировать нашу цивилизацию на агрессивное меньшннство — на маргиналов. Они есть соль земли. Мы призовём их во вторую Россию, не только русских. Всех» [7, 266]. Он не лукавит: проблемам молодёжи и маргиналов посвящена добрая половина «Другой России». В другой работе автор высказал «дерзкую мысль» о том, что маргинал-преступник является самым важным членом современного общества [5, 125].

«Новые» и «старые» объекты нацболовского интереса вылеплены, однако, по идеально-типической схеме, которая свойственна конструированию эталонных — нормативных абстракций: «народ граждан» (оттеняющий несознательность «населения») в идеологии бюрократии, гитлеровские истинные «германцы» (в пику реальным немцам), ленинское клише «настоящего» (швейцарского) пролетариата в укор (не оправдавшим ожидания вождя) «не тем» рабочим массам России… Близок этой логике тип сверхчеловека по-Э.Лимонову: «возбуждающийся маргинал» и «героизированный преступник» [5, 125]. В их оболочке в схему нео-евразийства проникает стиль мифотворчества, отдающий предпочтение социальным силам, которые на авансцене в действительности как бы и не существуют (или присутствуют в ней условно). Логика эта не случайна.

«Евразийский» проект Эдуард Лимонов открывает крылатой фразой Мартина Лютера Кинга «I have a dream… — У меня есть мечта…» Слоган М.-Л.Кинга наш автор усилил эпиграфом из «снов» героини романа Н.Г.Чернышевского. Однако идеолог НБП идёт дальше цитируемых авторитетов, полагая, что следует не только «придумать, вычислить для нас, для нашей группы, для тех людей, кого мы считаем своими, другую модель жизни», но и «навязать» (!) её другим [7, 8]. Акцентированная авторская навязчивость заставляет присмотреться к мечте Э.Лимонова более пристально. В её центре — идея формирования нового этноса и «новой невиданной цивилизации свободных воинов, сплочённых в вооруженную общину. Кочующих по степям и горам, воюющих в южных государствах» [7, 9]. Конечная цель предприятия — создание «Национал-Большевистской Империи», интернационала сепаратистов [7, 233]. «Вооруженную общину можно будет назвать «Государство Евразия», — резюмирует Э.Лимонов. Тогда «осуществятся мечты евразийцев 30-х годов» [7, 10]. «Вооруженные коммуны будут выглядеть как изначальные племена (…) Коммунами будет управлять Совет Коммун. Вместе коммуны будут называться Орда (!)» [7, 269].

Итак — орда. Не подумайте, что «нео-ордынцы» будут лишь шашлычить да бешбармачить. Отнюдь! — Автор успокаивает: «будем жить современной ордой, нападать, осаждать, сваливаться с вертолётов, беременеть в 13 лет, если пришлось, не переставая стрелять, не бояться рожать, ведь рожают же примитивные и смелые цыгане и их дети здоровы и сильны?! Жить походной жизнью, не бояться умереть и забыть про ВВП. Вот так. Пусть будет «хаос», не стоит его бояться» [9, 149. Курсив наш — В.П.]. А почему не стоит? Да потому, что «счастье человека — в трахании самок и стычках с соседями» [9, 150], — разъясняет не догадливому читателю Э.Лимонов. — «А не можешь, устал — иди через пески в государство пенсионеров…» [9, 151]. Впечатляющая евразийская перспектива включает, по видимому, не только пресловутую любовь под страхом (не переставая стрелять и сваливаясь с вертолётов), но и старика-для-крокодила незатейливых туземно-австралийских нравов. Вы скажете: специфическая (ордынская) утопия! Да, утопия… — И не только в моровском смысле, но и в определении Ч.Райта Миллса, согласно которому «утопическими» ныне считаются любая критика и любой проект, которые не укладываются в сознание большинства» [14, 109. Курсив наш — В.П.]. Конечно, в романтизированном определении орды учителя нашего автора евразийца Л.Н.Гумилёва, орда — это как бы идиллическая форма моргано-энгельсовской «военной демократии», так сказать, вооруженный народ (степняков). Отечественный опыт, однако, помнит Орду более конкретно — с уровня той тележной чеки, по которую вырезали беззащитное население. Так что в мечте о «новой» орде целесообразно заранее учитывать полифонично-диалогичные вúдения: авторское и читательское. Вернём, впрочем, слово автору — мастеру современного литературного стиля, стиля ёмкого и сжатого. «Возможно, — продолжает он, — мы завоюем весь мир» [7, 10]. В таком случае перед нами уже не национальный гений, а евразиец-глобалист с темучиновскими намётками похода «к последнему морю». — Теоретик, перешагнувший через классиков-евразийцев, которые, помня о «чингизхамстве», на дальние походы не замахивались. Разве только «хрустели» европейские хребты в нежных лапах блоковских скифов. Ну, да ладно, что взять с экзальтированного поэта! У автора-публициста свои заботы. Прежде всего «нужно создать новую нацию. …Нужно отбирать (!) людей для новой нации. Пусть она будет называться как-то иначе, пусть не русские, но, скажем, «евразийцы» или «скифы». …Новую нацию надо создавать на других принципах, — пишет Э.Лимонов, — не по цвету волос или глаз (здесь, к слову, автор спутал нацию с органолептикой расы — В.П.), а по храбрости, верности принадлежности к нашей общине» [7, 8].

Если мы присмотримся к другим авторским задумкам, то обнаружим, что принцип ордынской «чеки» (деления человеков на «чистых» и «нечистых») отливается в них в параметры и процедуры отбора претендентов-евразийцев под лозугом: «Для счастья (нормализованно-истинного? — В.П.) человечества необходимо, чтобы большая его (неордынская? — В.П.) часть вымерла» [9, 125]. Освящая свой замысел, автор не избежал намёка на теософский контекст процедуры «очищения» [9, 225-236], напоминающей по масштабам и проявлениям последствия Цунами декабря 2004 года. — Как-то: поворот земной оси, природные катаклизмы, «которые полностью изменят облик планеты» и в результате значительно сократят численность населения Земли и создадут идеальные условия для развития новой расы. Эпицентр подобного место-действа — циркум-алтайский регион [9, 227-228]. Именно так (и там) видит первые фазы процесса «Очищения» корреспондент Э.Лимонова, его единомышленник и адепт доктрины Е.П.Блаватской В.Пшеничников. В проекте евразийской «разгрузки» или «очищения» планеты предусмотрена ликвидация всяких там слабаков, зануд, вырожденцев и, конечно, стариков — людей в возрасте старше 65 лет [9, 123]. «Им наступит кердык, или кирдык. Слабые перестанут плодиться, такого понятия-то не станет, как пенсионер» [9, 151]. Что же сулит евразийство остальным? Как известно, аппетит приходит во время еды. Для «остальных» запланировано глобальное сокращение общей численности населения Земли в 500-600 раз: с сегодняшнего количества её жителей в 6 миллиардов до 10-12 миллионов землян — по 2-1,5 млн на континент, включая Северную и Южную Америку по отдельности [9; 92, 123-124]. Поэтому, проницательный читатель, — на 1…600-го — рассчитайсь! И подставляй шею!

Вот только с кого начинать евразийский «эксперимент»? Э.Лимонов опережает наш вопрос. Оказывается, необходимо уничтожить города. Это — стратегическая цель. Города — враги (евразийской) цивилизации. Враги даже с точки зрения экологической эстетики, ибо «природа быстро завоёвывает оставленные города… Разрушенные города красивее, чем живые» [7, 191, 194]. Дезурбанизационные аргументы содержит и политическая мораль евразийцев. Один из корреспондентов-единомышленников газеты «Лимонка» сообщает нашему автору из российской столицы: «Меня не покидает ощущение, что я брожу по кварталу сумасшедших домов, и сегодня день открытых дверей» [7, 73]. В спальных кварталах домочадцы почти не разговаривают друг с другом, поскольку смотрят разные сериалы: она — «художественные» (про Хуана-Карлоса), он — «новостные»: о Чубайсе. Хозяин другой квартиры превратился в слугу собаки. Выходит на улицу только тогда, когда хочет погулять собака и готовит еду, «когда пёс хочет жрать» [7, 74]. Да, мещанская психика заела города … Отсюда вывод: «Для нас, для революционного движения борьба против города должна стать приоритетной» [7, 191]. Ибо «в городах можно жить только по правилам прошлого…» [7, 190-191]. Город — не просто место поселения. Город — паразит. Он почти ничего не производит, зато всё потребляет. А производит он в основном «управление и контроль над своим народонаселением и народонаселением страны» [7, 191]. Поэтому «города как основной вид человеческого поселения (именно города диктуют нам цивилизационные привычки) должны быть ликвидированы», — поясняет автор. И продолжает: «кажется, это понимали Красные кхмеры, возможно они сделали неуклюжую и кровавую попытку» [7, 191]. Конечно, без подобной оговорки не обойтись: да, были эксцессы — черепа младенцев «р-революционеры» разбивали о камни. Не говоря о миллионе расстрелянных врачей, учителей, представителей творческой интеллигенции и вообще… людей-в-очках, «переводящих» даром рис, согласно пол-потовской калькуляции. «Но они (калькуляторы — В.П.) отнеслись к революции серьёзно» [7, 192], — поправляет нас автор. Толпам разных гуманистов и инертных нет места среди креативных нео-евразийцев.

Креативность последних, правда, своеобразна: «закрывая глаза, я вижу, — пишет Э.Лимонов, — банды диких девочек, громящих города. Они орут, визжат, кидают камни и стреляют» [9, 91]. Понятно — в кого. А почему? Да потому, что их мишени тотально бесполезны и даже вредны, поскольку не принимают участия в евразийской «исторической, интеллектуальной и культурной жизни» [9, 124-125]. По авторской разнарядке им прямая дорога в минерально-химическое царство… К тому же предполагается неожиданный эффект: «если население планеты драматически уменьшится, человечество сможет изменить свой способ существования», — полагает Э.Лимонов [9, 125]. Вы можете сказать, что таким образом готовится место для кочевания евразийцев? И будете правы. Однако аргументацию потаённой евразийской идеи теоретик НБП преподносит в облагороженно-закамуфлированной, точнее — экологистско-анархистской форме. При обезлюдении планеты «тысячи поганых заводов и фабрик остановятся и зарастут травой, — пишет он. — Очистится вода и воздух (то-то выжившие тараканы будут рады! — В.П.). Распадутся многие государства (вероятно все, кроме «Евразии»? — В.П.), угнетающие своих граждан. Станет возможно жить свободными группами людей, объединившихся по интересам» [9, 125]. О спектре этих интересов мы уже упоминали. Более подробно см. [9, 149-151]. Теперь — о формах и механизмах их реализации. Когда на каждый «зачищенный» континент придётся по 1,5 миллиона населения, тогда «люди будут все знать друг друга» [9, 125]. Представляете ситуацию. Встретились нео-номады, почесались — химзаводы-то они уничтожили. Здорово, мол, куме! — узнаёте? Да мы ж с вами когда-то в одной «орде» «травку» курили! И кое-кому делали кирдык!.. «Ёк? — Ёк!» И расходятся взаимно довольные: ни, вам, гуманизма, ни сангигиены, ни анонимности тем более!

Такова она, современная евразийская мечта. Проясним некоторые её детали: откуда мигрируют «неокочевники», что это за старый мир, отвергаемый ими? Каково «месторазвитие» их нового мира? Поставив такой вопрос, мы вернулись к теоретическим истоками евразийства. В понятие месторазвития (края отцов, место-рождения — прародины этноса) ученик П.Н.Савицкого Л.Н.Гумилёв включал «неповторимое сочетание элементов ландшафта, где этнос впервые сложился как система» [2, 497]. Впрочем, другое гумилёвское понятие этносферы по содержанию ещё ёмче. Оно включает и оболочку антропосферы, слагающуюся «из всей совокупности этноценозов Земли» [2, 500]. Отправляясь от идей В.И.Вернадского, Л.Н.Гумилёв подходил (через понятие антропосферы) к феномену техносферы и ноосферы, подчеркивая их амбивалентную экологическую сущность. «Вряд ли в наше время найдётся человек, — писал он, — который предпочёл бы видеть на месте лесов и степей груды отходов (что совершенно верно! — В.П.) и бетонированные (читай — урбанизированные?! — В.П.) площадки! А ведь техника и её продукты — это овеществление разума» (?!) [2, 327]. В том же направлении развивает идеи автор «Другой России». Он разрабатывает футурологию евразийства, отправляясь от призыва «любить Восток» [7, 19] и критиковать «закормленный» Запад [6], а заканчивает идеей «абсолютной необходимости мировой революции, бунта всего мира с целью сбросить с себя ярмо наглых европейцев» [7, 219]. Западная разновидность старого мира характеризуется им как тоталитарный капитализм и тотальная демократия [7, 93]. — Почему? Да потому, что «западный человек крайне ограничен в своей жизни законами. Человека поработили и одомашнили» [7, 7].

Из неприятия автором «одомашненного» образа жизни, конечно, не вытекает трактовка евразийской цивилизации как прыжка назад, в прошлое. «Не следует понимать так, что мы проповедуем борьбу против развития науки, борьбу против удобных и умных достижений технического прогресса» [7, 269], — пишет лидер НБП. С этим трудно не согласиться. Однако в объектах «двойного назначения» следует «развести» орудия разрушения и инструменты созидания и к месту вспомнить формулу Н.Я.Данилевского о соотношении в культурно-историческом «типе» своей идеологии и чужой технологии: главное — своя идеология, неважно чьи техника и технология [10]. Это обстоятельство объясняет, почему так противоречив цивилизационный портрет вестернизированной России, набросанный лидером нео-евразийцев. Мир Руси-Московии отождествлен им с предсоветской, советской и сегодняшней — постсоветской Россией, во всех случаях испорченной Западом. Преподнесённую подобным образом «Московию» дополняют общества тех стран СНГ, в которых присутствует значительная прослойка русскоязычного населения, по мнению автора созревшая или идейно близкая к нео-евразийству. Так, в центре евразийских выкладок Э.Лимонова оказывается более конкретное месторазвитие евразийцев, «другая Россия» — геополитическо-проблемный регион Российской Федерации и сопредельных с ним территорий Казахстана, Украины и Латвии.

Обратимся к геополитическим чертам «первой» России. Именно к тем, которые «работают» на концепцию нео-евразийства. Как известно, от классиков концепции идёт схема зонально-климатического «поликолора» — геополитических удобий и неудобий (с евразийской точки зрения). Удобья — это степь (а также — пушта, пампасы, прерии, льяносы в варианте евразийского глобализма?). Неудобья — тундра, леса, пустыни, трудно проходимые (для стад номадов) горы и тропики. Такова евразийская схема 30-х годов. Теоретик НБП её динамизирует и психологизирует, приспосабливая схему к перипетиям этногенеза «племён» нео-евразийцев или нео-скифов. Земные пейзажи и климаты, пишет он, сформировали у каждого племени свой менталитет, своё «психо». У одних племенное психо — активно-креативное, у других — «пассивно-мглистое». И это понятно: места расселения племён на Земле суть гоббсовский итог войны племен. «Кому-то достались хорошие срединные области между 30-м и 50-м градусами северной широты (известно, что именно там, в срединном, не горячем и не морозном, климате созданы большинство шедевров культуры человечества), кому-то испепеляющая дурнота экватора или вечная мерзлота» [9, 127]. В леса и северные болота оттеснялись более слабые племена, в тундру — слабейшие. Психология северорусских славяно-финских групп сформировалась в «мутной» мглистости и болотистости нечерноземья. Их психо — это психология тех, кто спрятался в ландшафтных неудобьях, «в лесах и болотах от храбрых диких кочевников» [9, 129]. Хорошо, мол, сейчас в Провансе, «но там нам земля не досталась, потому у нас другое психо» [9, 135]. Пища тоже подкачала: рыба, щи да каша… Поэтому не тот темперамент у русских, не дико-храбро-кочевой! А тут ещё 400-летнее крепостное право. Спроецированный на отечественную историю потенциал гео-климатического неудобья приводит лидера национал-большевиков к пессимистическому выводу: в современной Московии вообще «жить невозможно» [7, 280]. В России-то жить невозможно? А в других обществах? — Надо полагать, у феллахов фараоновского Египта или у рабов и илотов античного Рима и Эллады была не жизнь — малина! Нет, поправляется автор, жить невозможно потому, что «Московия — самая несвободная страна в мире. Пусть она полопается и провалится» [7, 259]. Эта формула уже похожа на евразийско-политическую магию. Объясняется она тем, что «Московия» у Э.Лимонова — это даже не собственно Россия, а опять-таки идеализированная по-чёрному эстрадно-ерническая «Азиопа», в которой картина жизни российско-эсэнговского обывателя прописана мрачными красками.

В евразийской гипотезе Э.Лимонова чёрное — черно, белое — бело. Без оттенков. Методология создания подобных, однобоких социально-исторических и поведенческих моделей отвергалась многими мыслителям. Впрочем, покинем методологию, которую автор не жалует, и останемся на почве фактов. И здесь незадача. Неучтённым автором оказывается не только культурно-исторический позитив, выстраданный тысячелетней Россией. Он утаивает от нас её другую колоритную характеристику — субкультуру «новых русских». Но о них — ниже! А пока автор переносит нас в горние дали — на не близкие планеты и даже в галактики. Поэтому земные контуры евразийского «месторазвития» в книге Э.Лимонова окаймлены впечатляющим космо-пессимистическим фоном: «Вселенная, точнее, весь неизвестный нам объём пространства и времени, сегодня куда более загадочна, чем представлялось воображению самых отмороженных гениев прошлого», — пишет он [7, 213]. Вселенная расширяется, в ледяных мирах носятся «безумные глыбы материи», взрываются солнца. Поэтому невозможно ответить на вопрос, каково наше место в небесной машинерии, «зачем мы посланы блошками (почти по Достоевскому?! — В.П.) ползать по лесам и городам» [7, 213], — кто наш Бог?

Как известно, в вероисповедной ориентации евразийцы-классики (Г.В.Вернадский, П.Н.Савицкий и Н.С.Трубецкой) склонялись к православию. Есть и другие предположения. О спасительной для евразийской России исламской «ориентации на Север» пишет, например, Г.Джемаль. Оставим, однако, не близкий автору монотеизм. Современная картина катастрофического мироздания подводит Э.Лимонова к третьему — сциентистско-неоязыческому — выводу. «Глава всего этого, Лидер миропорядка не может быть только богом человеков, — пишет он. — Бог неисчислимого множества миров, холодный, шершавый, каменно-металлический и неумолимый, должен иметь облик какой-нибудь планеты, страшной и отдалённой… И я молюсь Сатурну». Сатурн — «наш Бог» [7, 216]. (Другой, потенциальный объект поклонения, предложенный автором нацболам, — семя человека.) В таком случае, какой «стартовый» геополитический капитал послала нео-евразийцам инстанция «Сатурна»? Вопрос без натяжек: подобный образ мысли ныне в чести. Поговаривают, что мусульманам Аллах даровал нефть, украинцам Бог послал чернозём, а исландцам — косяки сельди. Вот и наш автор вздыхает: одним народам судьба даровала благодатную Италию и солнечный Прованс, другим (для долларового кочевания) курортную Флориду и не снежную Калифорнию. И только третьим — полюс холода и заснеженную Россию с её континентально-морозным климатом. Установлены и виновники этого безобразия.

Зачем же те далёкие прадеды
не одержали нужной всем победы
и не отвоевали юг для жизни
наверно трусы были,

— полагал ещё в 1968 году начинающий поэт. И со значением резюмировал: «Народ! Народ! — я более хорош чем ты. И я на юге жить достоин!» [5, 8-9, 10]. Тут уже недалеко до известной задумки помыть сапоги в южном океане.
У нас же другая проблема — местопоселение «народа». На страницах «Другой России» встречаем почти блоковскую зарисовку: «Утро. Снег. Старый кирпич пятиэтажек. Берёзы. Азия. Красноярский край. Идут на работу… Все насуплены. Недовольны» [7, 63]. Почему не Подмосковье, Краснодарский край или хотя бы Европейская Россия — веси и долы, где живёт 85% населения России? И где, наконец, экологическая ниша кочевания «новых русских»? Или её скромная зарисовка типа: «Рублёвка» (или Завидово, а для новорусского кочевника — Ривьера или Флорида). Эксклюзивная трёхэтажная «хатынка» стоимостью в пару десятков миллионов «у.е.» (Скромная, конечно, не дотягивающая до «Фороса».) Пусть! Зато упоительный аромат соснового бора, оттяпанного сверхчеловеком у «инертных» сограждан, которых перестроившиеся Übermensch(и) ранее 70 лет хором учили: всё обчее, всё народное! (Не будем изоляционистами — приведём и зарубежный эквивалент ситуации: прохладная тень пальм, кукареканье попугаев, «Гражданский кодекс» Наполеона.) Водопад звонкой монеты криминального счёта. Музыкальный лепет массажистки и иной, ненавязчиво-приятный сервис вышколенной прислуги… — А? Каково «месторазвитие» варианта ново-русской «Азиопы»?! И поле для подробностей! — Но нет этого в «Другой России»! А ведь биографии одного из сибирских магнатов Э.Лимонов посвятил целую книгу «Охота на Быкова». Пусть автор ковал деньги для партии! Пусть так! Само по себе обращение к биографическому (и эпистолярному) жанру никого, конечно, не компрометирует: посвятил же экс-директор ЕБРР Жак Аттали одну из своих работ «влиятельному человеку» — Зигмунду Г.Уорбургу. Да и старина Ш.Фурье писал пламенные послания Ротшильдам. Дело не в адресате, дело в теме: одностороннее изображение кондовой России обедняет интересный авторский замысел. К тому же теоретик Евразийской империи как бы упрощает свою задачу, перестаёт соответствовать ей.

А напрасно. Ведь автор «Азиопы» признаёт, что «месторазвитие» Евразии угнетает не только холодами. Её геополитические неудобья давно трансформировались в социальные ухабы. «Замороженной» оказалась вся страна, которая в эпоху застоя превратилась в «социальный холодильник» [7, 63]. Так, климатический контур «Азиопы» всё-таки заполняется у Э.Лимонова социальными характеристиками. Он, к примеру, пишет: «Если исключить телеантенны, крестьяне живут как в ХVIII веке» [7, 68]. Бывает и хуже, добавим мы. В Псковской области довелось как-то видеть деревню Худобелкино, живущую в рериховских ХII-ХV веках. На крышах четырёх ветхих изб не было даже электроподводки. В избах укладывались с петухами и очень уважали самогон — в старших возрастах. Зато единственный в сельце паренёк 11-12 лет своей светлой трезвостью и здравым умом мог бы дать фору любому нацболу. Не он ли — символ надежд настоящей России? Но вернём слово автору. «Ни в одной деревне нет книжного магазина, и не продают газет. …Пьяные ходят. Крестьянство!? Пьяные подавленные тени на полях. Вывод из этих наблюдений: Россия — старая, в социальном смысле дряхлая страна. И это… дряхлость умирания» [7, 68-69]. Почему же старая, может быть — начинающая? Но лидеру НБП это как-то не приходит в голову. Он увлёкся формулировкой руководства к действию: «если ты жив — уже хорошо, уже причина радоваться. А если ещё и здоров — устрой себе праздник» [7, 71].

В иных сёлах России царит средневековье. А в городах? В городах, продолжает автор, — засилье герантократии и произвол «силовиков». Тоже проблема. И не малая. Но «азиопский» климат снова уводит его в сторону: «российские города как правило — сборище мёрзлых бараков, их и жалеть нечего будет» [7, 193], — завершает Э.Лимонов программу опустынивания России. Но живут же люди в Канаде, Скандинавии, на Аляске или в Гренландии. И не рвутся в прерии и пампасы, — вот незадача: не вписываются они в схему «Азиопы», хотя климатом и градусом трезвости ей корреспондируют. Напрашивается, однако, и другой вопрос: где, конкретно, и из какого геополитического материала будет создана переходная, а позже и зрелая «Евразия»? Э.Лимонов этого не скрывает: из русскоязычных регионов, позаимствованных национал-большевиками у Латвии, Украины и Казахстана. «Из Московии всё равно нужно уходить. Центральная Россия опустошена алкоголем, здесь слишком много бракованных людей, «нелюди» в полном смысле слова» [7, 258]. С надеждой в голосе автор ссылается на размышления С.Морозова в книге «Заговор против народов России сегодня» [7, 257; см. также 258-259]. Последний доказывает, что «русская нация была, и она будет, но в настоящий момент её нет. Новую Нацию предстоит создать на базе русского языка, а культуру и нацию мы создадим новые. Как и новую цивилизацию. Это посильная задача для нас» [7, 258-259]. Вот только воссозданная культура будет принадлежать иным «племенам» — евразийцам (или скифам), а не исцелённым от «народной болезни» русским обывателям. Да и возникновение нового этноса произойдёт «не прямым лобовым столкновением со старой цивилизацией. Противостояния армии на армию — траншей, танков или ядерных ударов они не дождутся. Даже не будет, как у талибов. Будет захват изнутри. Создание сразу нескольких очагов восстаний изнутри традиционных стран» [7, 269]. В аналогичной ситуации Эрнесто Че Гевара предлагал организовать 5-6 «Вьетнамов». Вот и «Вторая Россия» вначале будет приграничным «движущимся островком» [7, 264], который возникнет по контуру движения шелкопряда, объедающего шелковичный лист. Вроде «освобождённого района» в Китае 30-40-х годов ХХ века.

Вариантов хватает. Да и не в них суть. Более существенно то, что в организованной таким образом «Второй России» предусмотрено «осуществить некоторые черты будущего (курсив наш — В.П.). И пусть Вторая Россия и старая Россия — та, что Московия, некоторое время посоревнуются, посуществуют рядом. Все живые люди непременно перебегут во Вторую Россию… Вся молодёжь сбежит. А в мёрзлых бараках Московии пусть живут боязливые пенсионеры, и на каждого жителя будет приходиться по два лично прикреплённых к нему милиционера. И один прокурор» [7, 259]. Московия или «Азиопа» как анти-Атлантида погибнет в ходе миграции её «здорового» населения в новую Орду. А сомневающимся или принципиальным противникам «евразийства» будет, как вы уже догадались, сделан «кирдык». — Нац-боловские партизаны будут просачиваться на территорию врагов. Распропагандированные, «самые здоровые и сильные из них станут нашими, нашей нацией. А потом будут вторгаться наши отряды, и добивать несогласных» [7, 9. Курсив наш — В.П.]. Ибо «в духовном внутреннем смысле их цивилизация мертва. Она духовно износилась до прозрачности» [7, 269]. Зачем же им жить?!

Перейдём к выводам. Итак, перед нами проблематичные контуры проекта «Национал-Большевистской Империи» и «Интернационала сепаратистов». Его конструкция концептуально и методологически спорна. Да, в проекте просвечиваются некоторые задумки евразийцев-классиков. Но Г.В.Вернадский шёл к «Евразии» от историософских посылок, П.Н.Савицкий — от геософских, Л.Н.Гумилёв — от этнософских. Люди же, сочувствующие идеологии НБП, видят в прогнозах «Другой России» своеобразную эстетику бунта: «в первую очередь культурное явление, а не политическое» [5, 333]. Нечто эстетическо-психологическое мы слышали и раньше. Проведите эксперимент, — говаривал Л.Н.Гумилёв, — утвердитесь в той или иной персональной экологической нише, станьте, например, на вершину степного кургана или на скат горного склона, окунитесь в лесную чащу или в городской круговорот. И если Вы (там) почувствуете себя «как дома», — подсказывал Лев Николаевич, — это и есть как бы в миниатюре месторазвитие Ваших предков, именно там Вас «окликает» Ваша эко-психо-генетическая прародина. Внесём в этот выбор-эксперимент, однако, ещё один суровый корректив — кровь тележной «чеки» (ордынской арбы), которой попахивают ключевые признаки «Другой России» или Нео-Евразийской империи НБП. А теперь — выбирайте! Выбирать придётся между жизнью и смертью, между ориентирами практической философии и заклинаниями теософии, между культурой гуманизма и рекомендациями Мао Цзэдуна и Пол Пота (от которых, кстати, евразийцы-классики перевернулись бы в гробу).

Что касается полифонизма и задора, которые сопровождают изложение концепции Э.Лимоновым, то в них слышатся романтические отзвуки иной идеологии — идеологии «революции 1968 года». А это уже другая — относительно самостоятельная (для евразийского образа мысли) тема.

Владлен Попов

Литература
1. Гумилёв Л.Н. От Руси до России: очерки этнической истории. — М.: Сварог и К, 2000. — 336 с.
2. Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. — Л.: Гидрометиздат, 1990. — 526 с.
3. Дугин А. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. — М.: Арктогея, 1997. — 608 с.
4. Исход к Востоку / Под ред. О.С. Широкова. — М.: Добросвет, 1997. — 264 с.
5. Лимонов Э. В плену у мертвецов. — М.: Ультра. Культура, 2003. — 438 с.
6. Лимонов Э. Дисциплинарный санаторий. — СПб.: Амфора, 2002. —247 с.
7. Лимонов Э. Другая Россия. Очертания будущего. — М.: Ультра. Культура, 2003. — 270 с.
8. Лимонов Э. Моя политическая биография. — СПб.: Амфора, 2002. — 302 с.
9. Лимонов Э. Русское психо / Эдуард Лимонов. — М.: Ультра. Культура, 2003. — 240 с.
10. Орлова И.Б. Контуры современной евразийской концепции // http://www. ispr.ru/CONFER/confer9-1.html.
11. Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. — М.: Беловодье, 1997. — 525 с.
12. Савицкий П.Н. Континент Евразия. — М.: Аграф, 1997. — 464 с.
13. Сендеров В.А. Неоевразийство: реальности, опасности, перспективы // Вопросы философии. — 2004. — № 6. — С. 22-37.
14. Jacobs P. and Landau S. The New Radicals. A. Report With Documents. — New York, 1966. — P. 109.

Leave your response!

Add your comment below, or trackback from your own site. You can also subscribe to these comments via RSS.

Be nice. Keep it clean. Stay on topic. No spam.

You can use these tags:
<a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

This is a Gravatar-enabled weblog. To get your own globally-recognized-avatar, please register at Gravatar.

Я не робот.