За последние сутки в связи с моим заявлением в прокуратуру я получил несколько десятков писем и несколько телефонных звонков от разного рода расистов, поддерживающих деятельность форума и размещенные на нем призывы. Некоторые были просто неодобрительные, их авторы не могли понять, почему именно ДПНИ и вообще доказывали, что расизм это хорошее и позитивное явление, другие обещали расправу разными методами, включая заказ БОРНу. И практически все они говорили, что «мой мультикультурализм» до добра страну не доведет.
Не хочу никого расстраивать, но я никогда не был сторонником мультикультурализма в вопросах миграционной политики. Если говорить о моей приверженности тем или иным стратегиям, то это скорее интеграционизм. Разницу между ними понять не сложно: любые стратегии управления т.н. «глубоко разделенными обществами» делятся на принудительные и добровольные и, параллельно на те, что сохраняют различия и те, что их нивелируют. Мультикультурализм – это политика сохранения различий и вписывание их в политическую сферу. То есть этнические различия институционализируются. Грубо говоря, это означает, что люди получают те ли иные преференции исходя только из их этнической принадлежности.

Существует другая группа стратегий, это стратеги по преодолению различий. Насильственный метод – ассимиляция. Ему мировым сообществом уже дана правовая оценка, и мы ее не рассматриваем. Ненасильственное преодоление различий – это интеграция. То есть в отличие от мультикультурализма, когда каждая этнокультурная группа получает свое политическое выражение, интеграция подразумевает полный отказ от политизации этнокультурных различий.
В классическом европейском варианте это означает, что каждый человек может быть представителем другой этнической группы, но в политической плоскости выступать только как гражданин. Разница видна на примере запрета этнических партий. Формально партии по этническому признаку практически везде запрещены, но надо смотреть как исполняется этот запрет. Если de facto такие партии складываются и существуют – мы имеем дело с государственным курсом на мультикультурализм, если таких нет, значит, всех граждан, несмотря на этнокультурные различия, строят в одну общность (нацию?) и к ним применяют интеграционалистские проекты.
На практике интеграция отличается от изначальной теории: вытеснение этнокультурных различий из политической плоскости также сопровождается набором программ и мероприятий, призванных в следующих поколениях иммигрантов изменить идентичность. При этом идентичность может быть не только этнической (то есть не все таджики должны стать русскими), она может быть религиозной, региональной и прочей. При интеграции человек «модернизируется», обретает новые идентичности вместо традиционных. Люди, попадающие в программы по интеграции, не сохраняют своих этнических черт: у переселенцев из Азербайджана уже в третьем поколении дети могут бегать с пирсингом в пупке и прочими косвенными свидетельствами принятия европейской идентичности.
Интеграция также не подразумевает отказа от национально-культурных автономий, которые в неполитических вопросах дают широкую демократию при решении своих проблем. Также мы должны понимать, что права народов в миграционной политики могут быть ограничены, иногда несправедливо основательно, происхождением группы: коренные народы имеют больше прав, так как имеют коллективные права на территорию, реализуя свое право на самоопределение. В то же самое время территориальные права миграционные группы не имеют. Впрочем, это отвлечение.
Для мультикультурализма различия являются условием реализации политики, а для интеграции – вызовом, явлением, которому надлежит дать ответ. Отсюда разница позиций мигранта в условиях реализации разных политик. Если инокультурный компонент, попадая в мультикультурное общество, пытается использовать созданные государством механизмы для закрепления преимущественных прав своей группы, а государственная задача создать как можно больше таких механизмов, то в государстве, нацеленном на интеграцию, мигрант должен решить сохраняет ли он свои отличия или отказывается о них, а задача государства предоставить ему как можно больше выгод при отказе от прежней традиционной идентичности. На мой взгляд, в мультикультурных обществах всегда все заканчивается тиранией меньшинств, так как меньшинства обретают больше демократических механизмов для защиты идентичностей и, в отличие от большинства коренного населения, кровно заинтересованы в реализации этих прав этими механизмами. В интеграционных системах, как мне видится, те мигранты, которые приехали на постоянное место жительства, в конечном счете, всегда выбирают интеграцию, так как выигрывают от этого.
Я не являюсь критиком мультикультурализма. Этот взгляд тоже имеет право на существование. У него есть системные недостатки, но это не значит, что они в принципе не преодолеваемы. И, тем не менее, этот подход мне менее близок.
Что касается толерантности, я писал об этом раньше и пишу сейчас: я не понимаю значение слова «толерантность» и перевожу его в соответствии с его значением в естественных науках – «невосприимчивость». В нашей стране вообще мало кто может дать определение этого слова, прояснить различие между «толерантностью» и «терпимостью», четко определить границы толерантности, список сред, к которым допустимо или приемлемо применять толерантный подход в рамках различных систем морали. И нет особых оснований считать, что таких людей будет все меньше, а толерантность – все понятнее. Исходя из этого, я использую слово «толерантность» только как политическое клише и использую по возможности так, как оно и было заимствовано. То есть «tolerance».
Моим критикам тоже для начала неплохо бы перед навешиванием ярлыков разобраться в терминах и позициях. И, прежде всего, определить для себя какие они националисты. Потому что называть русскую этнократию и русский этносепаратизм русским национализмом просто верх неприемлемого допущения. Такая же каша и с остальными определениями, куда уж тут до мультикультурализма…

Виталий Трофимов-Трофимов
Координатор Движения по защите прав народов