10 июля Гэвин Лонг, отставной морпех, за пять лет в армии (полгода из них — в Ираке) дослужившийся до звания сержанта, «стратег свободы, тренер по ментальным играм, диетолог и духовный советник» (как он называл себя на своем персональном сайте), записал очередное видео для своего ютьюб-канала. На фоне интерьера, типичного для неплохой сетевой гостиницы, атлетичный афроамериканец втолковывал подписчикам: «Смотрите, вот мы только что отмечали День независимости — и что же мы празднуем? Вооруженное сопротивление угнетателям. Если европейцы отвечают на силу силой, все в порядке, но если это делает африканец — это неправильно». И далее: «Все успешные революции победили благодаря кровопролитию. Ни одна не стала успешной просто из-за протестов. Это никогда не работало и не будет работать».

Ровно через неделю Лонгу исполнилось 29 лет. Ранним утром в день своего рождения он вступил в перестрелку с сотрудниками полиции в столице штата Луизиана — городе Батон-Руж, единственной целью которой, судя по всему, и было вышеупомянутое кровопролитие. Результат — трое убитых и трое раненых полицейских; сам Лонг тоже погиб.

Все это и само по себе стало бы в Америке, где криминальная хроника ценится выше почти любого другого медиатовара, большими новостями — но учитывая контекст, происшествие в Луизиане приобрело феноменальные масштабы. В Батон-Руж, судя по всему, Лонг приехал не случайно — а чтобы отомстить за смерть 37-летнего афроамериканца Алтона Стерлинга. Его двумя неделями раньше застрелили полицейские того же города, заподозрив, что он собирается воспользоваться пистолетом для сопротивления аресту (Стерлинг нелегально продавал компакт-диски на улице).

На следующий день после смерти Стерлинга, 6 июля, еще один афроамериканец, Филандо Кэстайл, был убит сотрудниками полиции в Миннесоте без всяких видимых причин. 7 июля Мика Джонсон, отслуживший в Афганистане, открыл огонь по белым полицейским, охранявшим в Далласе митинг протеста против убийства чернокожих американцев теми, кто должен их охранять; погибло пять человек, еще одиннадцать ранены, сам нападавший в итоге был убит с помощью бомбы, которую к Джонсону доставил робот. Инцидент в Далласе стал самым кровавым в истории американской полиции за последние пятнадцать лет — с 11 сентября 2001 года.

* * *

В свете последних событий и правда впору заподозрить, что в Америке началась «война с полицией», как обозначил произошедшее в Далласе глава Национальной ассоциации полицейских организаций Уильям Джонсон. Заодно он повесил всех собак на Обаму: мол, президент и его подручные поддерживают не силы правопорядка, а агрессивные общественные силы вроде Black Lives Matter (хэштег, получивший популярность во время событий в Фергюсоне и к нынешнему моменту символизирующий все силы сопротивления полицейскому насилию; у этого движения нет ни привычной оргструктуры, ни формальных лидеров).

Резкая реакция на нападения на полицейских, разумеется, понятна, но если посмотреть на ситуацию в чуть более широком контексте, она начинает выглядеть чуть-чуть иначе. Во-первых, быть полицейским в Америке, конечно, рискованно, но менее рискованно, чем работать на лесозаготовках, или рыбаком, или уборщиком мусора. Во-вторых, сколько ни критикуй Обаму, а цифры показывают, что при нем количество полицейских, которых ежегодно убивают на службе, продолжало снижаться — и, скорее всего, продолжит снижаться и в этом году, даже с поправкой на последние убийства. В-третьих, в этом году в США от огнестрельного оружия погиб 31 сотрудник полиции — в то время как от рук самих полицейских погибли больше пятисот человек. Четверть из них были афроамериканцами (общее количество чернокожего населения в Америке — примерно 13%). Тридцать пять человек не были вооружены.

Иными словами, если это и война, то полиция в ней, похоже, пока выигрывает. От рук и пистолетов полицейских погибают люди всех рас (больше всего — белых) — и большинство летальных случаев по краткому описанию кажутся вполне обоснованными: человек ограбил магазин или квартиру, пытался скрыться, вынул пистолет, чтобы отстреливаться, и получил в ответ огонь на поражение. Тем не менее проблема полицейского насилия по отношению к афроамериканцам действительно существует — причем не первый десяток лет. Вспомнить тут можно хоть восстание в Уоттсе в 1965-м, спровоцированное арестом мотоциклиста в черном районе за вождение в нетрезвом виде; хоть городские бунты в Детройте и Вашингтоне в 1967–1968-м; хоть погромы в Лос-Анджелесе в 1992-м, вызванные тем, что присяжные оправдали полицейских, которые жестоко избили чернокожего Родни Кинга. Один из первых хитов гангста-рэпа, песня группы N.W.A. «Fuck Tha Police», доходчиво раскрывает тему отношений между афроамериканцами и людьми в синей форме: «У молодого нигга проблемы, потому что у меня коричневый цвет кожи, / полиция думает, что у них есть полномочия убивать меньшинство».

Корни проблемы — в истории американского общества, и дело, конечно, не только в том, что полицейские — отпетые расисты (хотя и это бывает). Расовая сегрегация и прочие дискриминационные меры в адрес афроамериканцев привели к формированию городских гетто для чернокожих, где едва ли не социальным лифтом, помогающим вырваться из безысходной бедности, становилась криминальная карьера. Принадлежность к уличной банде, торгующей наркотиками и воюющей с конкурентами за территории, превратилась в тип идентичности, а потом — в культурный стереотип, который стали разделять и полицейские, боровшиеся с большим криминалом через борьбу с криминалом мелким.

В 1990-х в Нью-Йорке придумали применить криминологическую теорию «разбитых стекол» через практику с говорящим названием «останови и обыщи», причем останавливали и обыскивали (а потом зачастую и сажали) в основном чернокожих и других представителей национальных меньшинств. Уровень преступности и правда упал — но осадок остался, как и рекордное количество заключенных в американских тюрьмах (тут также помогла реформа пенитенциарной системы, последовательно ужесточавшая сроки за мелкие нарушения, связанные с наркотиками). Один из шести афроамериканцев в возрасте от 25 до 54 лет сейчас находится за решеткой — при этом в исправительный потенциал американских тюрем давно уже никто не верит, и значительное количество отсидевших довольно скоро возвращаются на нары. Полицейские, убивающие людей, наоборот, очень редко подвергаются сколько-нибудь серьезному наказанию, кроме репутационного. Чаще всего им даже не предъявляют обвинений, поскольку специальные коллегии присяжных решают, что сотрудники действовали в рамках закона и собственных полномочий. Получается замкнутый круг, когда система сама постоянно форсирует и укрепляет стереотип, с которым она якобы должна бороться, — и страдают в результате этого нередко люди, в систему вовсе не вовлеченные.

Случай Филандо Кэстайла, застреленного сотрудником полиции 7 июля в Миннесоте, в этом смысле, пожалуй, самый симптоматичный. Кэстайл почти пятнадцать лет работал в местной системе государственных школ, следя за тем, чтобы дети правильно питались. Он ни разу всерьез не нарушал закон — что не помешало ему получить тридцать один штраф за неправильную парковку и вождение без ремня безопасности (по статистике, штрафы за подобные проступки афроамериканцам и прочим этническим меньшинствам выписывают во много раз чаще, чем белым).

Кэстайл возвращался из магазина со своей девушкой Даймон Рейнольдс и ее четырехлетней дочерью, когда сотрудник полиции остановил их машину. По словам девушки Кэстайла, мужчина предупредил полицейского, что у него при себе легально купленный и оформленный пистолет; когда Кэстайл полез в карман за правами, полицейский выпустил в него четыре пули. Сразу после этого Рейнольдс стала транслировать происходящее в фейсбук — в течение десяти минут девушка пререкается с полицией, пока Кэстайл умирает рядом с ней. Все это время — даже когда ее выводят из машины и заковывают в наручники — девушка сохраняет по-своему страшное спокойствие. В том, как она произносит фразу «пожалуйста, не говорите мне, что он мертв», сквозит чувство, которое не раз в последнее время описывали афроамериканские публицисты в прессе и фейсбуке. Это не злость, не ярость, не гнев, это какая-то тупая, апатичная, безысходная усталость.

Сюжеты, по которым развивается подобная социальная борьба, не слишком многочисленны и давно описаны в соответствующей литературе — в частности, при любой попытке изменить статус-кво неизбежно наступает фаза сопротивления. Касается это и Black Lives Matter, которых консервативные политики и публицисты винят во всех беспорядках, связанных с протестами против полицейского насилия. Аргумент противников изменений прост: мол, если активистам важны только жизни афроамериканцев, о какой справедливости может идти речь? Рудольф Джулиани, главный энтузиаст практики «останови и обыщи», бывший мэр Нью-Йорка и видный республиканец, в середине июля договорился до того, что обозвал Black Lives Matter расистами, — что звучит особенно неоднозначно, учитывая, что полицейские в Далласе погибли, именно что обеспечивая безопасность активистов Black Lives Matter, митинговавших из-за убийства Алтона Стерлинга.

Нынешнюю ситуацию в Америке — сильнейший и как будто непреодолимый общественный раскол, волнения в городах, насилие, кризис в ведущих партиях, общее ощущение полного износа системы — часто сравнивают с 1968 годом, когда крупнейшие города полыхали после восстаний черной бедноты, кандидатов в президенты убивали на улицах, а социальный прогресс предыдущей пятилетки вскоре привел к консервативному реваншу. В этой связи не лишним будет вспомнить, что именно в 1968-м был убит идеолог ненасильственного черного сопротивления Мартин Лютер Кинг и именно тогда у гражданского движения афроамериканцев появились новые лидеры: бывший ученик Кинга Стокли Кармайкл, сменивший мирную риторику на воинственный лозунг «Black Power», и партия «Черных пантер», отстаивавшая право чернокожего населения на вооруженное сопротивление собственному государству.

Конечно, говорить о том, что история повторяется на новом, более кровавом витке, пока рано, и два бывших военнослужащих, у которых раздражение окружающей несправедливостью перешло в желание убивать всех иных и прочих, — это еще не общественное движение. Тем не менее луизианский стрелок Лонг объявлял себя «суверенным гражданином» (человеком, который, грубо говоря, считает, что он ничего не должен государству) и якобы состоял в соответствующей афроамериканской организации. Мелкие группы белых радикалов, считающих, что Америку захватывают чернокожие и мусульмане, а государство им в этом помогает, за последние пятнадцать лет убили на территории США куда больше народу, чем исламисты; потенциальное появление аналогичных ячеек среди афроамериканцев не может не беспокоить политиков и правоохранителей.

Учитывая общий накал нынешней американской политической жизни и текущей президентской кампании, казалось логичным ожидать, что и в отношении убийства полицейских элиты и чиновники разделятся по привычным партийным линиям. Этого, однако, не произошло. На панихиду по погибшим в Далласе в президентском самолете вместе с Бараком Обамой летел его непримиримый оппонент, сенатор от штата Техас Тед Круз; уже в Далласе их встречал местный политик, прежде жестко оппонировавший президенту по вопросу контроля за продажей оружия. Даже Дональд Трамп, специализирующийся на нарушении конвенций политкорректности, в своих публичных заявлениях о трагедии был относительно вежлив — принес соболезнования как погибшим полицейским, так и семьям Стерлинга и Кэстайла и разве что походя обвинил Обаму в некомпетентности. Впрочем, самое интересное — и, возможно, имеющее самые далеко идущие последствия — заявление Трампа должно случиться на днях в Кливленде, где сейчас проходит съезд Республиканской партии, на котором бизнесмен должен быть формально утвержден в роли номинанта на президентский пост. По словам его основного советника, ветерана американских политических игр и бывшего советника президента Украины Януковича Пола Манафонта, основным тезисом центральной речи Трампа станет обещание обеспечить в стране закон и порядок. То самое обещание, которое почти полвека назад привело на пост президента США Ричарда Никсона.